Все разделы сайта casino619.ru

Книга Джорджа Оруэлла. Роман 1984

Продолжение. Начало здесь

Глава II

Уинстон шел по дорожке в пятнистой тени деревьев, изредка вступаяв лужицы золотого света - там, где на смыкались кроны. Под деревьямислева земля туманилась от колокольчиков. Воздух ласкал кожу. Было 2 мая. Где-то в глубине леса кричали вяхири. Он пришел чуть раньше времени. Трудностей в дороге он не встретил: женщина, судя по всему, была так опытна, что он даже боялся меньше,чем полагалось бы в подобных обстоятельствах. Он не сомневался, чтоона выбрала безопасное место.

Вообще трудно было рассчитывать на то, что за городом безопаснее,чем в Лондоне. Телекранов, конечно, нет, но в любом месте можетскрываться микрофон - твой голос услышат и опознают, кроме того, путешествующий в одиночку непременно привлечет внимание. Для расстояний меньше ста километров отметка в паспорте не нужна, ноиногда около станции ходят патрули, там они проверяют документы у всехпартийных и задают неприятные вопросы. На патруль он, однако, неналетел, а по дороге со станции не раз оглядывался - нет ли слежки. Поезд был набит пролами, довольно жизнерадостными по случаю теплой погоды.

Он ехал в вагоне с деревянными скамьями, полностью оккупированном одной громадной семьей - от беззубой прабабушки домесячного младенцам, - намеревавшейся погостить денек "у сватьев" вдеревне и, как они без опаски объяснили Уинстону, раздобыть на черномрынке масла. Деревья расступились, он вышел на тропу, о которой она говорила, тропу в кустарнике, протоптанную скотом. Часов у него не было, но пришел он определенно раньше пятнадцати. Колокольчики, росли так густо, что невозможно было на них не, наступать.

Он присел и сталрвать цветы - отчасти чтобы убить время, отчасти со смутным намерениемпреподнести ей букет. Он собрал целую охапку и только понюхал слабо идушно пахшие цветы, как звук за спиной заставил его похолодеть: под чьей-то ногой хрустели веточки. Он продолжал рвать цветы. Это было самое правильное. Может быть, сзади - она, а может, заним все-таки следили. Оглянешься - значит, что-то с тобой нечисто. Он сорвал колокольчик. потом еще один.

Его легонько тронули за плечо. Он поднял глаза. Это была она. Она помотала головой, веля емумолчать, потом раздвинула кусты и быстро пошла по трещине к лесу. По-видимому, она здесь бывала: топкие шеста она обходила уверенно. Уинстон шел за ней с букетом. Первым его чувством было облегчение, нотеперь, глядя сзади на сильное стройное тело, перехваченное алымкушаком, который подчеркивал крутые бедра, он остро ощутил, чтонедостоин ее. Даже теперь ему казалось, что она может вернуться, посмотреть на него - и раздумает. Нежный воздух и зелень листвы только увеличивали его робость.

Из-за этого майского солнца он, еще когда шелсо станции, почувствовал себя грязным и чахлым - комнатное существо сзабитыми лондонской пылью и копотью порами. Он подумал, что она ниразу не видела его при свете дня и на просторе. Перед ними былоупавшее дерево, о котором она говорила на площади. Женщина отбежала всторону и раздвинула кусты, стоявшие сплошной стеной. Уинстон полез заней, и они очутились на прогалине, крохотной лужайке, окруженнойвысоким подростами отовсюду закрытой. Женщина обернулась. - Пришли, - сказала она. Он смотрел на нее с расстояния нескольких шагов.

И не решался приблизиться. - Я не хотела разговаривать по дороге, - объяснила она. - Вдругтам микрофон. Вряд ли, конечно, но может быть. Чего доброго, узнают голос,сволочи. - Здесь не опасно? Уинстон все еще не осмеливался подойти. - Здесь не опасно? - переспросил он. - Да. Смотрите, какие деревья. - Это была молодая ясеневая поросльна месте вырубки - лес жердочек толщиной не больше запястья. - Все тоненькие, микрофон спрятать негде. Кроме того, я уже здесь была.

Они только разговаривали. Уинстон все-таки подошел к ней поближе.Она стояла очень прямо и улыбалась как будто с легкой иронией - какбудто недоумевая, почему он мешкает. Колокольчики посыпались на землю. Это произошло само собой. Он взял ее за руку.

- Верите ли, - сказал он, - до этой минуты я не знал, какого цвета у вас глаза.

- Глаза были карие, светло карие, с темными ресницами.

- Теперь, когда вы разглядели, на что я похож, вам не противно на менясмотреть? - Нисколько. - Мне тридцать девять лет. Женат и не могу от нее избавиться. У меня расширение вен. Пять вставных зубов. - Какое это имеет значение? - сказала она.

И сразу - непонятно даже, кто тут был первым,- они обнялись.Сперва он ничего не чувствовал, только думал: этого не может быть. К нему прижималось молодое тело, его лицо касалось густых темных волос, и - да! наяву! - она подняла к нему лицо, и он целовал мягкие красныегубы.

Она сцепила руки у него на затылке, она называла его милым,дорогим, любимым. Он потянул ее на землю, и она покорилась ему, он могделать с ней что угодно. Но в том-то и беда, что физически он ничегоне ощущав, кроме прикосновений. Он испытывал только гордость и до сихпор не мог поверить в происходящее.

Он радовался, что это происходит, но плотского желания не чувсвовал. Все случилось слишком быстро... они спугался ее молодости и красоты... он привык обходиться безженщины...- он сам не понимал причины. Она села и вынула из волос колокольчик. Потом прислонилась к нему и обняла его за талию. - Ничего, милый.

Некуда спешить. У нас еще полдня. Правда, замечательное укрытие? Я разведала его во время одной туристской вылазки, когда отстала от своих. Если кто-то будет подходить, услышим за сто метров. - Как тебя зовут? - спросил Уинстон. - Джулия.

А как тебя зовут, я знаю. Уинстоц - Уинстон Смит. - Откуда ты знаешь? - Наверно, как разведчица я тебя способней, милый. Скажи, что тыобо мне думал до того, как я дала тебе записку? Ему совсем не хотелось лгать.

Своего рода предисловие к любви - сказать для начала самое худшее. - Видеть тебя не мог, - ответил он. - Хотел тебя изнасидовать, апотом убить. Две недели назад я серьезно размышлял о том, чтобы проломить тебе голову булыжником. Если хочешь знать, я вообразил, чтоты связана с полицией мыслей.

Джулия радостно засмеялась, восприняв его слова как подтверждениетого, что она прекрасно играет свою роль. - Неужели с полицией мыслей? Нет, ты правда так думал? - Ну, может, не совсем так. Но глядя на тебя... Наверно, оттого,что ты молодая, здоровая, свежая, понимаешь... я думал... - Ты думал, что я примерный член партии.

Чиста в делах и помыслах. Знамена, шествия, лозунги, игры, туристские походы - вся этадребедень. И подумал, что при малейшей возможности угроблю тебя -донесу как на мыслепреступника? - Да, что-то в этом роде. Знаешь, очень многие девушки именно такие. - Все из-за этой гадости,- сказала она и, сорвав алый кушак Молодежного антиполового союза, забросила в кусты.

Она будто вспомнила о чем-то, когда дотронулась до пояса, и теперь, порывшись в кармане, достала маленькую шоколадку, разломила идала половину Уинстону. Еще не взяв ее, по одному запаху он понял, что этосовсем не обыкновенный шоколад. Темный, блестящий и завернут в фольгу.Обычно шоколад был тускло-коричневый, крошился и отдавал - точнее его вкус не опишешь - дымом горящего мусора. Но когда-то он пробовал шоколад вроде этого.

Запах сразу напомнил о чем то - о чем, Уинстон немог сообразить,- напомнил мощно и тревожно. - Где ты достала? - На черном рынке,- безразлично ответила она.- Да, на вид я именнотакая. Хорошая спортсменка. В разведчицах была командиром отряда. Три вечера в неделю занимаюсь общественной работой в Молодежноманти половом союзе. Часами расклеиваю их паскудные листки по всему Лондону. В шествиях всегда несу транспарант. Всегда с веселым лицом ини от чего не отлыниваю. Всегда ори с толпой - мое правило. Только так ты в безопасности.

Первый кусочек шоколада растаял у него на языке. Вкус былвосхитительный. Но что-то все шевелилось в глубинах памяти - что-то,ощущаемое одень сильно, но не принимавшее отчетливой формы, как предмет, который ты заметил краем глаза. Уинстон отогнал непрояснившееся воспоминание, поняв только, что оно касается какого-топо ступка, который он с удовольствием аннулировал бы, если б мог. - Ты совсем молодая, - сказал он. - На десять или пятнадцать летмоложе меня. Что тебя могло привлечь в таком человеке? - У тебя что-то было в лице.

Решила рискнуть. Я хорошо угадываю чужаков. Когда увидела тебя, сразу поняла, что ты против них. "Они",по-видимому, означало партию, и прежде всего внутреннюю партию, о которой она говорила издевательски и с открытой ненавистью, - Уинстону от этого становилось не по себе, хотя он знал, что здесь они в безопасности, насколько безопасность вообще возможна.

Он был поражен грубостью ее языка. Партийцам сквернословить не полагалось, и сам Уинстон ругался редко, по крайней мере вслух, но Джулия не могла помянуть партию, особенно внутреннюю партию, без какого-нибудь словца из тех, что пишутся мелом на заборах. И его это не отталкивало.

Этобыло просто одно из проявлений ее бунта протер партии, противпартийного духа и казалось таким же здоровым и естественным, как чихание лошади, понюхавшей прелого сена. Они ушли с прогалины и сновагуляли в пятнистой тени, обняв друг друга за талию - там, где можнобыло идти рядом. Он заметил, насколько мягче стала у нее талия без кушака.

Разговаривали шепотом. Пока мы не на лужайке, сказала Джулия, лучшевести себя тихо. Вскоре они вышли к опушке рощи. Джулия его остановила. - Не выходи на открытое место. Может, кто-нибудь наблюдает.

Пока Мы в лесу - все в порядке. Они стояли в орешнике. Солнце проникало сквозь густую листву игрело им лица. Уинстон смотрел на луг, лежавший перед ними, со странным чувством медленного узнавания. Он знал этот пейзаж. Старое пастбище с короткой травой, по нему бежит тропинка, там и сям кротовые кочки. Неровной изгородью на дальней стороне встали деревья, ветки вязов чуть шевелились от ветерка, и плотная масса листьев волновалась, как женские волосы.

Где то непременно должен быть ручей с зелеными заводями, в них ходит плотва. - Тут поблизости нет ручейка? - прошептал он. - Правильно, есть. На краю следующего поля. Там рыбы, крупные. Их видно - они стоят под ветлами, шевелят хвостами. - Золотая Страна... почти что, - пробормотал он. - Золотая Страна? - Это просто так.

Это место я вижу иногда во сне. - Смотри! - шепнула Джулия. Метрах в пяти от них почти на уровне их лиц на ветку слетел дрозд. Может быть, он их не видел. Он был на солнце, они в тени. Дрозд расправил крылья, потом не торопясь сложил, нагнул на секунду голову, словно поклонился солнцу. и запел. В послеполуденном затишье песня его звучала ошеломляюще громко.

Уинстон и Джулия прильнули друг к другу и замерли очарованные.Музыка лилась и лилась, минута за минутой, с удивительными вариациями,ни разу не повторяясь, будто птица нарочно показывала свое мастерство. Иногда она, замолкала на несколько секунд, расправляла и складывала крылья, потом раздувала рябую грудь и снова разражалась песней. Уинстон смотрел на нее с чем-то вроде почтения.

Для кого, для чего онапоет? Ни подруги, ни соперника поблизости. Что ее заставляет сидеть на опушке необитаемого леса и выплескивать эту музыку в никуда? Он подумал: а вдруг здесь все-таки спрятан Микрофон? Они с Джулией разговаривали тихим шепотом, их голосов он не поймает, а дрозда услышит наверняка.

Может быть, надругом конце линии сидит маленький жукоподобный человек и внимательнослушает - слушает ЭТО. Постепенно поток музыки вымыл из его головывсе рассуждения. Она лилась на него словно влага и смешивалась с солнечным светом, цедившимся сквозь листву.

Он перестал думать итолько чувствовал. Талия женщины под его рукой была мягкой и теплой.Он повернул ее так, что они стали грудь в грудь, ее тело словнорастаяло в его теле. Где бы он ни тронул рукой, оно было податливо, как вода. Их губы соединились: это было совсем не похоже на их жадные поцелуи вначале.

Они отодвинулись друг от друга и перевели дух. Что-то спугнуло дрозда, и он улетел, шурша крыльями. Уинстон прошептал ей на ухо: Сейчас. Не здесь, шепнула она в ответ. - Пойдем на прогалину. Там безопасней. Похрустывая веточками, они живо пробрались на свою лужайку, подзащиту молодых деревьев.

Джулия повернулась к нему. Оба дышали часто,но у нее на губах снова появилась слабая улыбка. Она смотрела на него несколько мгновений, потом взялась за "молнию". Да! Это было почти как во сне. Почти так же быстро, как там, она сорвала с себя одежду иотшвырнула великолепным жестом, буд-то зачеркнувшим целую цивилизацию. Ее белое тело сияло на солнце.

Но, он не смотрел на тело - он не моготорвать глаз от веснушчатого лица, от легкой дерзкой улыбки. Он стална колени и взял ее за руки. - У тебя уже так бывало? - Конечно... Сотни раз... ну ладно, десятки. - С партийными? - Да, всегда с партийными. - Из внутренней партии тоже? - Нет, с этими сволочами - нет. Но многие были бы рады, будь у них хоть один шанс из ста.

Они не такие святые, как изображают. Сердце у него взыграло. Это бывало у нее десятки раз - жаль, не сотни... не тысячи. Все, что пахло порчей, вселяло в него дикую надежду. Кто знает, может, партия внутри сгнила, ее культ усердия и самоотверженности - бутафория, скрывающая распад.

Он заразил бы ихвсех проказой и сифилисом - с какой бы радостью заразил! Что угодно - лишь бы растлить, подорвать, ослабить. Он потянул ее вниз - теперь оба стояли на коленях. - Слушай, чем больше у тебя было мужчин, тем больше я тебя люблю. Ты понимаешь? - Да, отлично. - Я ненавижу чистоту, ненавижу благонравие. Хочу, чтобыдобродетелей вообще не было на свете.

Я хочу, чтобы все были испорченыдо мозга костей. - Ну, тогда я тебе подхожу, милый. Я испорчена до мозга костей. - Ты любишь этим заниматься? Не со мной,, я спрашиваю, - а вообще? - Обожаю. Это он и хотел услышать больше всего. Не просто любовь к одному мужчине, но животный инстинкт, неразборчивое вожделение - вот сила, которая разорвет партию в клочья.

Он повалил ее на траву, нарассыпанные колокольчики. На этот раз все получилось легко. Потом, отдышавшись, они в сладком бессилии отвалились друг от друга. Солнце как будто грело жарче. Обоим захотелось спать. Он протянул руку к отброшенному комбинезону и прикрыл ее. Они почти сразу уснули и проспали с полчаса. Уинстон проснулся первым. Он сел и посмотрел на веснушчатое лицо, спокойно лежавшее на ладони. Красивым в нем был, пожалуй, только рот. Возле глаз, если приглядеться, уже залегли морщинки.

Короткие темные волосы были необычайно густы и мягки. Он вспомнил, что до сих пор незнает, как ее фамилия и где она живет. Молодое сильное тело стало беспомощным во сне, и Уинстон смотрелна него с жалостливым, покровительственным чувством. Но та бессмысленная нежность, которая овладела им в орешнике, когда пелдрозд, вернулась не вполне. Он приподнял край комбинезона и посмотрелна ее гладкий белый бок.

Прежде, подумал он, мужчина смотрел наженское тело, видел, что оно желанно, и дело с концом. А нынче неможет быть ни чистой любви, ни чистого вожделения. Нет чистых чувств,все смешаны со страхом и ненавистью, их любовные объятия были боем, а завершение - победой. Это был удар по партии. Это был политический акт.

Глава III

- Мы можем прийти сюда еще раз, - сказала Джулия. - Два раза использовать одно укрытие, в общем, неопасно. Но, конечно, не раньшечем через месяц иди два. Проснулась Джулия другой - собранной и деловитой. Сразу оделась, затянула на себе алый кушак и стала объяснять план возвращения. Естественно было предоставить руководство ей.

Она обладала практической сметкой - не в пример Уинстону. - а кроме того, в бесчисленных туристских походах досконально изучила окрестности Лондона. Обратный маршрут она дала емусовсем другой, и заканчивался он на другом вокзале. "Никогда невозвращайся тем же путем, каким приехал",- сказала она, будто провозгласила некий общий принцип.

Она уйдет первой, а Уинстон долженвыждать полчаса. Она назвала место, где они смогут встретиться через четыре вечера после работы. Это была улиц" в бедном районе - там рынок, всегда шумнои людно. Она будет бродить возле ларьков якобы в поисках шнурков или ниток. Если она сочтет, что опасности нет, то при его приближении вы сморкается; в противном случае он должен пройти мимо, как бы незаметив ее.

Но если повезет, то в гуще народа можно четверть часапоговорить и условиться о новой встрече. - А теперь мне пора, - сказала она, когда он усвоил предписания. - Я должна вернуться к девятнадцати тридцати. Надо отработать двачаса в Молодежном антиполовом союзе - раздавать листовки или что-тотакое. Ну не гадость? Отряхни меня, пожалуйста. Травы в волосах нет? Ты уверен?

Тогда до свидания, любимый, до свидания. Она кинулась к нему в объятья, поцеловала его почти исступленно, ачерез мгновение уже протиснулась между молодых деревьев и бесшумно исчезла в лесу. Он так и не узнал ее фамилию и адрес. Но это не имело значения: под крышей им не встретиться и писем друг другу не писать.

Вышло так, что на прогалину они больше не вернулись. За май имтолько раз удалось побыть вдвоем. Джулия выбрала другое место - колокольню разрушенной церкви в почти безлюдной местности, гдетридцать лет назад сбросили атомную бомбу. Убежище было хорошее, но дорога туда - очень опасна.

В остальном они встречались только наулицах, каждый вечер в новом месте и не больше чем на полчаса. Наулице можно было поговорить - более или менее. Двигаясь в толчее по тротуару не рядом и не глядя друг на друга, они вели странный разговор, прерывистый, как миганье маяка: когда поблизости был телекран или навстречу шел партиец в форме, разговор замолкал, потом возобновлялся на середине фразы: там, где они условились расстаться, он резко обрывался и продолжался снова почти без вступления на следующий вечер.

Джулия, видимо, привыкла к такомуспособу вести беседу - у нее это называлось разговором в рассрочку.Кроме того, она удивительно владела искусством говорить не шевеля губами. За месяц, встречаясь почти каждый вечер, они только раз смогли поцеловаться. Они молча шли по переулку (Джулия не разговаривала, когда они уходили с больших улиц), как вдруг раздался оглушительныйгрохот, мостовая всколыхнулась, воздух потемнел, и Уинстон очутился на земле, испуганный, весь в ссадинах.

Ракета, должно быть, упала совсемблизко. В нескольких сантиметрах он увидел лицо Джулии, мертвенно бледное, белое как мел. Даже губы были белые. Убита! Он прижал ее к себе, и вдруг оказалось, что целует он живое, теплое лицо, только на губах у не говсе время какой-то порошок.

Лица у обоих были густо засыпаны алебастровой пылью. Случались и такие вечера, когда они приходили на место встречи и расходились, не взглянув друг на друга: то ли патруль появился из-за поворота, то ли зависал над головой вертолет.

Не говоря об опасности,им было попросту трудно выкроить время для встреч. Уинстон работал шестьдесят часов в неделю, Джулия еще больше, выходные дни зависели от количества работы и совпадали не часто. Вдобавок у Джулии редко выдавался вполне свободный вечер. Удивительно много времени она тратила на посещение лекций идемонстраций, на раздачу литературы в Молодежном антиполовом союзе, изготовление лозунгов к Неделе ненависти, сбор всяческих добровольных взносов и тому подобные дела.

Это окупается, сказала она, - маскировка. Если соблюдаешь мелкие правила; можно нарушать большие.Она и Уинстона уговорила пожертвовать еще одним вечером - записаться на работу по изготовлению боеприпасов, которую добровольно выполняливо внеслужебное время усердные партийцы. И теперь раз в неделю,изнемогая от скуки, в сумрачной мастерской, где гуляли сквозняки и унылый стук молотков мешался с телемузыкой, Уинстон по четыре часа свинчивал какие-то железки - наверно, детали бомбовых взрывателей.

Когда они встретились на колокольне, пробелы в их отрывочныхразговорах были заполнены - День стоял знойный. В квадратной комнаткенад звонницей было душно и нестерпимо пахло голубиным пометом. Несколько часов они просидели на пыльном полу, замусоренномхворостинками, и разговаривали; иногда один из них вставал и подходилк окошкам - посмотреть, не идет ли кто.

Джулии было двадцать шесть лет. Она жила в общежитии еще стридцатью молодыми женщинами ( заметила она мимоходом), а работала,как он и догадывался, в отделе литературы на машине для сочинения романов. Работа ей нравилась - она обслуживала мощный, но капризный электромотор.

Она была, но любила работать руками и хорошоразбиралась в технике. Могла описать весь процесс сочинения романа - от общей директивы, выданной плановым комитетом, до заключительнойправки в редакционной группе. Но сам конечный продукт ее неинтересовал, - сказала она. Книги были одним из потребительских товаров, как повидло и шнурки для ботинок.

О том, что происходило до шестидесятых годов, воспоминаний у неене сохранилось, а среди людей, которых она знала, лишь один человекчасто говорил о дореволюционной жизни - это был ее дед, но он исчез, когда ей шел девятый год. В школе она была капитаном хоккейной команды и два года подряд выигрывала первенство по гимнастике.

В разведчицахона была командиром отряду, а в Союзе юных, до того, как вступила вМолодежный антиполовой союз, - секретарем отделения. Всюду на отличном счету. Ее даже выдвинули (признак хорошей репутации) на работу в порносеке, подразделении литературного отдела, выпускающем дешевую порнографию для пролов. Сотрудники называли его Навозным домом, сказала она.

Там Джулия проработала год, занимаясь изготовлением такихкнижечек, как и - эту литературу рассылают в запечатанных пакетах, и пролетарская молодежь покупает ее украдкой, полагая, что покупает запретное. - Что это за книжки? - спросил Уинстон. - Жуткая дребедень. И скучища, между прочим. Есть всего шесть сюжетов, их слегка тасуют. Я, конечно, работала только на калейдоскопах.

В редакционной группе - никогда. Я, милый, мало смыслюв литературе. Он с удивлением узнал, что, кроме главного, все сотрудникипорносека - девушки. Идея в том, что половой инстинкт у мужчин труднее контролируется, чем у женщин, а следовательно, набраться грязи на такой работе мужчина может с большей вероятностью. - Там даже замужних женщин не держат, - сказала Джулия-- Считается ведь, что девушки - чистые создания.

Перед тобой пример обратного. Первый роман у нее был в шестнадцать лет - с шестидесятилетним партийцем, который впоследствии покончил с собой, чтобы избежать ареста. После этого У нее были разные другие. Жизнь в ее представлении была штука простая. Ты хочешь жить весело, то есть партия, хотят тебе помещать; ты нарушаешь правила как можешь. То, что хотят отнять утебя удовольствия, казалось ей таким же естественным, как то, что тыне хочешь попасться. Она ненавидела партию и выражала это самыми грубыми словами, но в целом ее не критиковала.

Партийным учением Джулия интересовалась лишьв той степени, в какой оно затрагивало ее личную жизнь. Уинстон заметил, что и новоязовских слов она не употребляет - за исключением тех, которые вошли в общий обиход. О Братстве она никогда не слышала и верить в его существование не желала. Любой организованный бунт против партии, поскольку он обречен, представлялся ей глупостью.

Умный тот, кто нарушает правила и все-таки остается жив. Уинстон рассеянно спросил себя, много ли таких, как она, в молодом поколении - среди людей, которые выросли в революционном мире, ничего другого не знают и принимают партию как нечто незыблемое, как небо, не восстают против еевладычества, а просто пытаются из-под него ускользнуть, как кролик отсобаки.

О женитьбе они не заговаривали. Слишком призрачное дело - нестоило о нем и думать. Даже если бы удалось избавиться от Кэтрин, жены Уинстона, ни один комитет не даст им разрешения. Даже как мечта этобезнадежно. - Какая она была - твоя жена? - спросила Джулия. - Она?..

Ты знаешь, в новоязе есть слово . Означает: правоверныйот природы, не способный на дурную мысль. - Нет. слова не знаю, а породу эту знаю, и даже очень. Он стал рассказывать ей о своей супружеской жизни, но, как нистранно, все самое главное она знала и без него. Она описала ему, да так, словно сама видела или чувствовала, как цепенела при егоприкосновении Кэтрин, как, крепко обнимая его, в то же время будто отталкивала изо всей силы.

С Джулией ему было легко об этом говорить,да и Кэтрин из мучительного воспоминания давно превратилась всего лишьв противное. - Я бы вытерпел, если бы не одна вещь. - Он рассказал ей о маленькой холодной церемонии, к которой его принуждала Кэтрин, всегдав один и тот же день недели. - Терпеть этого не могла, но помешать ей было нельзя никакими силами.

У нее это называлось... никогда недогадаешься. - Наш партийный долг, - без промедления отозвалась Джулия. - Откуда ты знаешь? - Милый, я тоже ходила в школу. После щестнадцати лет - раз вмесяц беседы на половые темы. И в Союзе юных. Это вбивают годами. И я бы сказала, во многих случаях действует. Конечно, никогда не угадаешь:люди - лицемеры... Она увлеклась темой.

У Джулии все неизменно сводилось к ее сексуальности. И когда речь заходила об этом, ее суждения бывали оченьпроницательны. В отличие от Уинстона она поняла смысл пуританства, насаждаемогопартией. Дело не только в том, что половой инстинкт творит свой собственный мир, который неподвластен партии, а значит, должен быть по возможности уничтожен.

Еще важнее то, что половой голод вызывает истерию, а онажелательна, ибо ее можно преобразовать в военное неистовство и впоклонение вождю. Джулия выразила это так: - Когда спишь с человеком, тратишь энергию; а потом тебе хорошо ина все наплевать. Им это - поперек горла. Они хотят, чтобы энергия в тебе бурлила постоянно.

Вся эта маршировка, крики, махание флагами -просто секс протухший. Если ты сам по себе счастлив, зачем тебе возбуждаться из-за Старшего Брата, трехлетних планов, двух минуток ненависти и прочей гнусной ахинеи? Очень верно, додумал он.

Между воздержанием и политической првоверностью есть прямая и тесная связь. Как еще разогреть до нужногоградуса ненависть, страх и кретинскую доверчивость, если не закупорив наглухо какой-то могучий инстинкт, дабы он превратился в топливо?Половое влечение было опасно для партии, и партия поставила его себе на службу.

Такой же фокус проделали с родительским инстинктом. Семью отменить нельзя, напротив, любовь к детям, сохранившуюся почти впрежнем виде, поощряют. Детей же систематически настраивают противродителей, учат шпионить за ними и доносить об их отклонениях. По существу, семья стала придатком полиции мыслей. К каждому человеку круглые сутки приставлен осведомитель - его близкий. Неожиданно мысли Уинстона вернулись к Кэтрин.

Если бы Кэтрин былане так глупа и смогла уловить неортодоксальность его мнений, онанепременно донесла бы в полицию мыслей. А напомнили ему о жене зной идухота, испарина на лбу. Он стал рассказывать Джулии о том что-произошло, а вернее, не произошло в такой же жаркий день одиннадцатьлет назад. Случилось это через три или четыре месяца после женитьбы.

Втуристском походе, где-то в Кенте, они отстали от группы. Замешкалисьна каких-нибудь две минуты, но повернули не туда и вскоре вышли кстарому меловому карьеру. Путь им преградил обрыв в десять или двадцать метров на дне лежали валуны. Спросить дорогу было не у кого. Сообразив, что они сбились с пути, Кэтрин забеспокоилась. Отстать от шумной ватаги туристов хотя бы на минуту для нее уже было нарушением.

Она хотела сразу бежать назад,искать группу в другой стороне. Но тут Уинстон заметил дербенник,росший пучками в трещинах каменного обрыва. Один был с двумя цветками- ярко-красным и кирпичным, - они росли из одного корня. Уинстонничего подобного не видел и позвал Кэтрин: - Кэтрин, смотри!

Смотри, какие цветы. Вон тот кустик в самомнизу. - Видишь, двухцветный? Она уже пошла прочь, но вернулась, не скрывая раздражения. И дажена клонилась над обрывом, чтобы разглядеть, куда он показывает. Уинстон стоял сзади и придерживал ее за талию.

Вдруг ему пришло в голову, чтоони здесь совсем одни. Ни души кругом, листик не шелохнется, птицы ите затихли. В таком месте можно было почти не бояться скрытогомикрофона, да если и есть микрофон - что он. уловит, кроме звука? Был самый жаркий, самый сонный после полуденный час. Солнце палило, пощекотал лицо. И у него мелькнула мысль... - Толкнул бы ее как следует, - сказала Джулия.- Я бы обязательно толкнула. - Да, милая, ты бы толкнула.

И я бы толкнул, будь я таким, каксейчас. А может... Не уверен. - Жалеешь, что не толкнул? - Да. В общем, жалею. Они сидели рядышком на пыльном полу. Он притянул ее поближе.Голова ее легла ему на плечо, и свежий запах ее волос был сильнее, чем запах голубиного помета.

Она еще очень молодая, подумал он, еще ждет чего-то от жизни, она не понимает, что, столкнув неприятного человекас кручи, ничего не решишь. - По сути, это ничего бы не изменило. - Тогда почему жалеешь, что не столкнул? - Только потому, что действие предпочитаю бездействию. В этой игре, которую мы ведем, выиграть нельзя.

Одни неудачи лучше других -вот и все. Джулия упрямо передернула плечами. Когда он высказывался в такомдухе, она ему возражала. Она не желала признавать законом природы то,что человек обречен на поражение. В глубине души она знала, что приговорена, что рано или поздно полиция мыслей настигнет ее и убьет, но вместе с тем верила, будто можно выстроить отдельный тайный мир ижить там, как тебе хочется. Для этого нужно только везение да еще ловкость и дерзость.

Она не понимала, что счастья не бывает, чтопобеда возможна только в отдаленном будущем и тебя к тому времени давно не будет на свете, что с той минуты, когда ты объявил партии войну, лучше всего считать себя трупом. - Мы покойники, - сказал он. - Еще не покойники, - прозаически поправила его Джулия. - Не телесно. Через полгода, через год... ну, предположим, через пять.

Я боюсь смерти. Ты молодая и, надо думать, боишься больше меня. Ясно, что мы будем оттягивать ее как можем. Но разница маленькая. Покуда человек остается человеком, смерть и жизнь - одно и то же. - Тьфу, чепуха. С кем ты захочешь спать - со мной или со скелетом? Ты не радуешься тому, что жив? Тебе неприятно чувствовать: вот я, вот моя рука, моя нога, я хожу, я дышу, я живу! Это тебе не нравится?

Она повернулась и прижалась к нему грудью. Он чувствовал ее грудьсквозь комбинезон - спелую, но твердую. В его тело будто переливаласьмолодость и энергия из ее тела. - Нет, это мне нравится, - сказал он. - Тогда перестань говорить о смерти.

А теперь слушай, милый, - намнадо условиться о следующей встрече. Свободно можем поехать на томесто, в лес. Перерыв был вполне достаточный. Только ты должен добираться туда другим путем. Я уже все рассчитала. Садишься в поезд... подожди, я тебе нарисую. И, практичная, как всегда, она сгребла в квадратик пыль на полу их воростинкой из голубиного гнезда стала рисовать карту.

читать роман "1984" дальше=>

Книга "Катынский Детектив" на кого сваливают Катынское дело

Статья Бориса Березовского - Как заработать большие деньги

Что дает Африка миру? Только СПИД. Автор - Кевин Майерс