Оглавление и содержание книги | Купить книгу - 1937 Правосудие Сталина
Фрагмент книги "о мифах 1937 года" для ознакомления ...
Почему Бухарин
начал признаваться
Заговор правых ежовщина
Глава 4
Заговор «правых» и «ежовщина»
Николай Иванович Бухарин — самый известный из подсудимых третьего московского показательного процесса (март 1938 года). В середине 1920-х он был союзником И.В. Сталина, но в 1928 году примкнул к оппозиции.
После отречения от нее Бухарин получил назначение на ряд ответственных постов, среди которых должность главного редактора ежедневной правительственной газеты «Известия».
На первом московском процессе (август 1936 года) двое из подсудимых — И.И. Рейнгольд и Л.Б. Каменев указали на Бухарина как на одного из участников антисталинского заговора, который, по их словам, продолжал свою подпольную деятельность, несмотря ни на какие публичные уверения в лояльности тогдашнему партийному руководству.
Вскоре после процесса Прокурор СССР А.Я. Вышинский объявил о возбуждении уголовного дела против Бухарина и его сообщников. Так имел ли место заговор "правых"?
В сентябре 1936 года расследование было приостановлено, но в силу появления все большего числа улик возобновилось вскоре вновь.
Чем больше собиралось доказательств причастности Бухарина к оппозиционному подполью, тем чаще и энергичнее сам он настаивал на своей невиновности.
Декабрьский (1936) Пленум ЦК ВКП(б) чуть ли не наполовину был посвящен разбору обвинений против Бухарина и Рыкова.
Но решение вопроса все равно потребовалось перенести на следующий Пленум, который состоялся в феврале—марте 1937 года и в преддверии которого Бухарин в свое оправдание подготовил 100-страничное письмо, разосланное членам Центрального Комитета (См. очень неполный фрагмент стенограммы декабрьского (1936) Пленума ЦК ВКП(б) в: Фрагменты стенограммы декабрьского Пленума ЦК ВКП(б) 1936 года. // Вопросы истории. 1995, № 1. С. 4—19. Некоторые дополнительные части стенограммы хранятся в «архиве Волкогонова» в библиотеке Конгресса США (там же указаны следующие архивные реквизиты: ф. 17, оп. 2, д. 575, л. 1—68). Письмо Бухарина в Политбюро ЦК ВКП(б) и его заявление Пленуму ЦК см.: Вопросы истории. 1992. № 2—3).
На том же Пленуме Бухарин выступил с пространной речью в свою защиту. Но под впечатлением от растущего числа улик многие члены Центрального Комитета были настроены против Бухарина.
Вопрос рассматривался специальной комиссией ЦК, которая собиралась в дни работы Пленума и проголосовала за арест Бухарина и Рыкова с передачей расследования их дела в НКВД.
После чего и тот и другой были 27 февраля 1937 года взяты под стражу. Бухарин продолжал настаивать на своей невиновности в течение трех месяцев.
Известно одно из его писем Сталину того периода; оно датировано 15 апреля 1937
года и отпечатано на 22 машинописных страницах («Но я-то знаю, что я прав». Письмо Н.И. Бухарина И.В. Сталину из внутренней тюрьмы НКВД. // Источник. 2000. № 3).
И вот 2 июня 1937 года наступил перелом: Бухарин вдруг дал очень подробные признательные показания.
Все предшествующее время он горячо настаивал на своей полной невиновности даже перед лицом неопровержимых доказательств, предъявляемых теми, кто, по их собственным словам, состоял с ним в одном и том же заговоре.
Почему Бухарин начал признаваться 2 июня 1937 года? Точные причины нам неизвестны, если, правда, не считать объяснений, которые он дал 15 марта 1938 года в своем последнем слове на процессе:
«Я буду говорить теперь о самом себе, о причинах своего раскаяния. Конечно, надо сказать, что и улики играют очень крупную роль.
Я около 3 месяцев запирался, если не ошибаюсь. Потом я стал давать показания. Но я должен сказать здесь, в своем последнем слове, что далеко не все исчерпывается уликами.
Действительные причины этому заключаются в том, что в тюрьме, в которой приходится сидеть в течение долгого времени при постоянном колебании между жизнью и смертью, возникают вопросы, которые проходят в другом измерении и решаются в других измерениях, чем в обычной практической жизни.
Ибо когда спрашиваешь себя: если ты умрешь, во имя чего ты умрешь, да еще на теперешнем этапе развития Советского Союза, когда он широким маршем выходит на международную арену пролетарской борьбы?
И тогда с поразительной неотвратимостью двойственному сознанию представляется абсолютно черная пустота. Нет ничего, во имя чего нужно было бы умирать, если бы захотел умереть, не раскаявшись.
И, наоборот, все то положительное, что в Советском Союзе сверкает, все это приобретает другие размеры в сознании человека.
Это его в конце концов разоружило окончательно, побуждает и заставляет склонить свои колени перед партией и страной» ( источник: «Мое последнее слово на суде, вероятно, будет моим последним словом вообще». Кто и как правил речь Н.И. Бухарина. // Источник. 1996, № 4. С. 89—90; cf.: Судебный отчет. М.: Международная семья, 1997. С. 658—668, см. также: www.hrono.ru/dokum/1938buharin/vec12-5-38.html).
Тем же самым словом — «разоружиться» — Бухарин воспользовался в письме Сталину от 10 декабря 1937 года (о самом письме речь пойдет ниже):
«Я на Пленуме говорил таким образом сущую правду, только мне не верили. И тут я говорю абсолютную правду: все последние годы я честно и искренно проводил партийную линию и научился по-умному тебя ценить и любить. 3)
Мне не было никакого «выхода», кроме как подтверждать обвинения и показания других и развивать их: либо иначе выходило бы, что я «не разоружаюсь» (взято отсюда: «Прости меня, Коба...» Неизвестное письмо Н. Бухарина. // Родина. 1993, № 2. С. 52; Источник. 1993. № 0. С. 23).
